Автор: Морфиель
Колючий северный ветер дул среди обугленных деревьев и гнал вверх по склону черную пыль, сплошь устилавшую землю вокруг.
Сидевший на почерневшем пне не чувствовал холода, он смотрел на простиравшуюся перед ним выжженную землю, и будь рядом человек, он решил бы, что этот юноша с утонченным лицом случайно забрел на эту землю и не знает, что произошло.
А любой из сейдхе, увидев его, понял бы, что он — "Aen Saevherne", Видящий.
Но лишь двое знали, что Саэвхерне, сидевший в трансе, не видел ни будущего, ни прошлого.
Он вспоминал.
читать дальше
....Они шли за ней, подняв мечи, шли гордо, чтобы умереть и сохранить честь... ее маленькое войско.
Старейшины осудили их, но что молодым сердцам слова стариков?
В них пылала ненависть, жажда крови и желание доказать, что мир принадлежит не только людям....
После первого боя они представляли, как вернутся с победой и как старейшины признают их правоту.
После второго они хоронили в первый раз.
Третий бой забрал с собой больше десяти сейдхе.
После этого они потеряли счет, движения были почти механическими — увернуться, натянуть тетиву, выпад, взмах, новая стрела, взмах кинжалом поперек горла... выдернуть стрелу из тела...
Они всегда попадали — сейдхе били без промаха, — но людей было слишком много. Один сейдхе забирал с собой больше десяти Dh’oine, но чем больше их умирало, тем больше их становилось.
Через месяц, шатаясь от усталости и нехватки пищи, отступали к горам, оставляя на траве свою кровь.
Ветер сорвал капюшон, растрепав серебряные волосы, — сидевший не шевелился, продолжая вспоминать.
Его сознание стало памятью — мерцающей завесой смутных образов, отзвуков голосов и песен.
...костер... песни... лес... рука у губ... "не уходи"... "обещай".
Холм, там могила... ветер развевает волосы... рядом те, кто остался; он поведет их... как и обещал.
Образы сменяли друг друга... Аэллирен... отчаяние... рубить не глядя... всех. Он не хотел вспоминать плен и казнь... цену, которую заплатили старейшины за их жизни.
Белая роза Шаэрраведа...
С мечом, против всех, рубить не глядя. За нее. За них.
Аэллирен, прощай...
Двое сейдхе сидели на холодной земле, прислонившись спиной к обугленным пням, они ждали...
Жестокая память беспощадно напоминала ему о прошедшем...
Он помнил, как обернулся, услышав крик... на мгновенье, всего на мгновенье увидел, как выпал из ее руки меч, бросил лук и побежал к ней.
...Упал на колени... подхватил ее тело. Улыбнулась, коснулась щеки — и безвольно упала рука. Страшный крик пронесся над долиной. Он схватил лежащий рядом меч и ударил ближайшего к нему человека.
...Рубил не глядя, только чувствовал, как чужая кровь обжигала руки.
А потом встал посреди поля, промелькнула мысль "знала... еще вчера... она знала", — и смех ее, голос ее, и это "обещай!".
И вспомнил, как, взяв лютню, он пел, но с губ сорвался хриплый стон, он вспомнил, что он ей пел.
Он не хотел вспоминать плен и казнь.. .цену, которую заплатили старейшины за их жизни. Ветер был почти ледяным, он не заметил изменений, но двое сейдхе поежились и поплотнее закутались в длинные серо-зеленые плащи, накинутые на короткие курточки. Острые глаза заметили, как скатилась по щеке сидящего слеза, один из сейдхе вздохнул, но промолчал.
Aen Saevherne тихо пел, в ту ночь со струн лютни срывался чужой голос, он сам не знал, почему вместо привычных баллад он пел о смерти, о крови, о тех, кто будет после них. Саэвхерне никогда не говорят о том, что видели, он же нарушил свой личный кодекс и пел о том, как Aen Seidhe будут уходить из этого мира, пел о самом прекрасном месте на свете — о Dol Blathana, о том, как увидел он самого себя, вернувшегося в Долину Цветов, где не было ни одного цветка, зато были пепел и выжженная ненавистью земля.
Они слушали молча, боясь верить... надеясь, что это говорят боль и усталость.
Он прикрыл глаза, окунувшись в воспоминание.
...Кто-то выхватил лютню и запел задорную песенку, высмеивая Dh’oine, эльфы сидят полукругом, нежно касаются пальцы струн, звонко смеется Аэллирен, и танцует в ее глазах пламя, и отступает чернота, уступая место изумрудной зелени...
...Он знал: ее стрелы били без промаха, впивались в горло, в сердце... Видел, как она вырывала стрелы из мертвых тел и перерезала горло тем Dh'oine, что еще шевелились.
Она любила пляску смерти, любила скалиться, смотря в глаза людям, когда она их убивала.
Песня закончена, но тут же начата новая, эльфки смеются, сидя на коленях своих избранников на эту ночь.
— Филавандрель, — тихо просит она, — мне нужно поговорить с тобой.
Легкий поклон: конечно, моя королева.
Они уходят из света костра, кто-то смотрит вслед, а он все идет за ней, пока они не приходят в самую чащу леса.
— Филавандрель, — тихий голос-шепот, — ты должен пообещать мне.
— Все что угодно, Аэллирен.
— Завтра битва, я боюсь... нет, не это, я знаю, я могу погибнуть... ты поведешь их дальше, Филавандрель!
— Нет, — отчаянно, резким порывистым движением он схватил ее руку и прижался губами к ладони.
Печальная улыбка застыла на ее губах, пальцы коснулись белоснежных волос, а он все не выпускал ее руки.
— Филавандрель... если ты выживешь, ты поведешь их? Ты спасешь наш народ, прошу тебя... пообещай.
— Аэллирен, — голос подвел его, — Аэллирен, не проси меня об этом, я не смогу жить без тебя.
— Филавандрель...
Он притянул ее к себе.
Так они и стояли, прошло не более десяти минут, а казалось, что вечность. И он боялся ее отпустить, словно зная, что, как только она выскользнет из его объятий, он не сможет ее защитить.
— Филавандрель, — голос звучал глухо, — прошу тебя, пообещай. Старейшины меня осудили, но ты...
— Я ведь тоже могу погибнуть, Аэллирен, — тихо прошептал он, пальцы нежно касались ее волос, — ты наша надежда... с твоим именем умру я.
— Neen! Не говори так! — подняла она голову, пристально глядя в глаза эльфа, — не шути так, Филавандрель.
Эльф грустно усмехнулся:
— Это похоже на шутку? Ты дала нам надежду, ты повела нас, ласточка моя, с твоим именем погибают наши воины, с твоим именем погибну и я.
Филавандрель опустил голову, приподнял пальцами ее подбородок и нежно коснулся ее губ.
В ту ночь они любили друг друга, и он знал, что это в последний раз.
Уже темнело, на небе появились первые звезды, сейдхе дули на заледеневшие руки: пусть здесь было не так холодно, как в горах, но ветер делал свое дело, и оба продрогли до костей. Резкий порыв ветра, пришедшего вместе с тьмой, безжалостно сдернул с ветки маленький зеленый листок и швырнул его под ноги сидевшему.
Филавандрель осторожно поднял его и спрятал в мешочек, пристегнутый к поясу, пальцы коснулись пряди шелковых волос и белого лепестка розы.
Последняя память.
Ее локон.
Ее розы.
Теперь этот листок так же принадлежит ей.
Холод. Мириады ледяных игл пронзают плоть, и в кромешной тьме он встает и идет к холму.
Там, у плиты, Филавандрель опустился на колени подле нее.
"Я исполню твою просьбу и уведу наш народ. Но однажды я вернусь".
Двое смотрят на своего предводителя, сейчас в холодной темной ночи они вспоминают...
Когда они поняли, что проиграли, то начали отступать в леса, надеясь через них уйти в горы.
Горстка выживших, с трудом двигающиеся от незаживающих ран, голодные, озлобленные и обездоленные. Они похоронили ее там, у фонтана, где вечерами она слушала шепот вод; ныне там цвели белоснежные розы, и это стало для них символом.
Они шли за ним до самой долины; чтобы перейти и добраться до гор, потребовалось бы несколько дней. Люди шли за ними, как за добычей.
Филавандрель поднял руку, призывая их остановится, он ничего не говорил... с того момента, как погибла Аэллирен, он не проронил ни слова.
Он медленно прошел к полю, полному цветов... тому самому, что было их любимой землей, щедро кормившей своих детей, — теперь люди засеют их Долину и искорежат землю мотыгами.
То будущее, что он видел, принесет смерть, Долина на краю земли превратится в пепелище, и никто не сможет различить среди белых костей, где лежат Dh’oine, а где Aen Seidhe.
Сейдхе смотрели, кто-то поежился, настолько спокойным был его взгляд, когда он повернулся.
Он вытащил кинжал, глубоко резанул по раскрытой ладони, кровь потекла по руке, эльфы замерли.
В этой руке он нес белую розу с куста в Шаэрраведе, и теперь он до боли сжал ее в раненой руке; шипы впивались в ладонь, но он не выпускал цветок из руки.
Как только кровь потекла по стеблю, он смял белый бутон, лепестки стали бледно-розовыми; раскрыв ладонь, он позволил ветру развеять их по полю.
— Придет день, и мы вернем себе нашу Dol Blathanna, — громко проговорил он. — Придет день, и мы спустимся с гор, мы вернем себе то, что отняли у нас люди.
Но до этого дня мы будем мстить, мы выживем, даже если мир отвернется от нас, мы выживем, чтобы потом сразится с dh’oine в последний раз.
Сегодня я уведу вас, я буду заботиться о вас, в память о Шаэрраведе.
— Мы будем жить за Шаэрравед, — подхватил Исенгрим Фаоильтиарна, еще никому не известный эльф, но в будущем люди дадут ему прозвище Железный Волк, и красивое лицо будет изуродовано багровым шрамом, пересекающим лоб, бровь, нос и щеку.
— За Аэллирен, — выкрикнул Crevan Espane aep Caomhan Macha, более известный как Аваллак'х. Еще один Aen Saevherne, который в будущем постарается сохранить то немногое, что осталось от эльфов, рисуя в пещерах картинки, которые будут якобы принадлежать первобытным людям, в надежде, что рушить стены не придет в голову dh’oine. Там, за стенами пещер, будут спрятаны последние сокровища эльфов, — место, которое он сам окрестит кладбищем своего народа.
Над Долиной в последний раз пронеслось имя "Аэллирен".
Сереброволосый неслышно добавил, обратившись к ветру:
— В том клянусь я, Filavandrel aen Fidhail, теперь просто Филавандрель. Но однажды я стану снова Филавандрелем из Серебряных Башен, и я верну своему народу нашу Долину цветов.