Сказ про мандрагору

Пейринг/Персонажи: Геральт, Йеннифэр, Цири, Лютик, Трисс, Ангулема, Нэннеке, Регис и другие
Категория: джен
Жанр: юмор, стёб
Краткое содержание: Посадила Нэннеке репку мандрагору.

***Посадила Нэннеке мандрагору.
Выросла мандрагора большая-пребольшая. Развесистая, как темерская клюква, и сочная, как реданские огурцы.
Холила Нэннеке мандрагору, мечтала, как наделает из неё снадобий полезных для лечения всяких там заезжих разбойников, по недоразумению ведьмаками именуемыми. Но не судьба была. Припёрся не ко времени помянутый ведьмак собственной персоной. Да не один.
Пришёл Геральт в грот, где Нэннеке устроила ботанический сад, узрел мандрагору и понял, что она-то ему и надобна.
Стал Геральт мандрагору из земли тащить. Тянет-потянет – вытянуть не может.
Осерчал ведьмак. Начал словами сыпать да такими, что у окружающих растений бутоны завяли напрочь. Позвал Геральт Йеннифэр.
Высказалась та нелицеприятно об умственных способностях и об умении правильно планировать рабочий процесс всех мужчин в общем и отдельно взятого белоголового засранца в частности. Но что уж тут поделать – взялась помогать.
Йеннифэр за Геральта, Геральт за мандрагору. Тянут-потянут – вытянуть не могут.
Тут уж осерчала чародейка. Спалила заклинанием ближайший сарай, чтобы хоть как-то выпустить пар, и, грозно зыркнув на прячущегося за кадкой ведьмака, кликнула на помощь.
Позвала Йеннифэр Цири.
Отвлеклась та с неохотою от издевательств над Галахадом, которые величала она тренировками полезными. Рыцарь украдкой перевёл дух и потрусил подальше, надеясь хоть немного отдохнуть от своей Владычицы озера. А Цири тем часом задумчиво наблюдала за ведьмаком и чародейкою, зело страстно лобызавшихся в тени вьюнков. Ухмыльнувшись украдкой, призвала она их к строгости и приличию.
Цири за Йеннифэр, Йеннифэр за Геральта, Геральт за мандрагору. Тянут-потянут – вытянуть не могут.
Ох не по нраву пришлось это Цири. Топнула ногой ведьмачка, махнула мечом, выкосив попутно урожай моркови на ближайшей грядке, да и кликнула на помощь.
Позвала Цири Лютика.
Развесёлый бард тем часом кумекал, куда бы ему сбежать от пары разъярённых жриц, которым он по очереди на лютне играл. А тут такая оказия подвернулась. Откликнулся с охотою.
Лютик за Цири, Цири за Йеннифэр, Йеннифэр за Геральта, Геральт за мандрагору. Тянут-потянут – вытянуть не могут.
Обиделся виршеплёт, бряцнул что-то крайне похабное на лютне, да вынужден был просить о помощи.
Позвал Лютик Трисс.
Рыжая чародейка как раз предавалась мечтам об одном белоголовом ведьмаке, которого охмурила черноволосая фурия. А тут, гляди, случай представился повздыхать подле объекта оного желания.
Трисс за Лютика, Лютик за Цири, Цири за Йеннифэр, Йеннифэр за Геральта, Геральт за мандрагору. Тянут-потянут – вытянуть не могут.
Разъярилась Трисс, вызвала от досады «Разрушительное градобитие Меригольд», тем самым окончательно испоганив Нэннеке весь огород. Да нечего делать, опять нужно звать на помощь.
Позвала Трисс Ангулему.
Та пришла, обложила всех по матушке, да без лишних слов вцепилась в чародейкин пояс.
Ангулема за Трисс, Трисс за Лютика, Лютик за Цири, Цири за Йеннифэр, Йеннифэр за Геральта, Геральт за мандрагору.
Тянут-потянут... и вытянули мандрагору.
Тут пришёл Регис. Посмотрел на весь этот хоровод, тяжко вздохнул, воздел очи горе, да и забрал себе добычу. А вечером вся честная компания под песни задорные да вопли громогласные упивалась целебным мандрагоровым самогоном.
И Золтан там был, и Ярпен Зигрин пил, и Кагыр печальным ходил, и Мильва стреляла, и Шани вздыхала.
А автор там не был, самогон и пиво не пил, а если бы пил, наутро бы точно не выжил.
Тут и сказочке конец, а кто слушал – молодец.

Глас рассудка, шёпот сердца, зов плоти

Пейринг/Персонажи: Геральт/Йеннифэр
Категория: гет
Жанр: ангст, романс
Краткое содержание: Всё как в жизни - и вместе плохо, и порознь тошно.

****
Луна наливалась над Венгербергом, как гнойный нарыв на теле нищего. Болезненно-жёлтый свет сочился сквозь цветные стёкла в свинцовом переплёте и выплёскивался густыми каплями на скомканные простыни.
Геральт не спал, хотя и хотелось.
Тело приятно ныло, а внизу живота угнездилась тёплая истома. И ведьмак мимоходом, где-то на задворках сознания, думал, что с утра неплохо было бы повторить то, что они час назад исполнили. А именно концерт на два голоса под аккомпанемент отчаянного скрипа кровати.
Слушатели из числа соседей по кварталу в должной степени оценили выступление. Кое-кто даже аплодировал. Но тех, кто с упоением костерил их за нарушение ночного покоя, было больше.
Геральт скупо усмехнулся - Йеннифэр никогда не считала нужным скрывать свои чувства. Ни хорошие, ни плохие. Когда они ругались - а это бывало едва ли не чаще, чем занимались любовью - кричала она ничуть не тише, чем стонала час назад.
Странные у них были отношения.
«Отношения ли?» - Геральт припомнил, с чего всё началось.
Лютик, разъярённый джинн, мыльная пена, обрисовавшая крепкие маленькие груди, разнесённый по щепкам трактир и последнее желание.
Хотел ли он, чтобы его желание в тот раз было иным?
Геральт открыл глаза и позволил зрачкам моментально сузиться. Из темноты проступило убранство спальни.
«Врать себе - последнее дело, не так ли, ведьмак? Нет, конечно».
Но сколько это всё продлится? Связь, похожая на тонкий трос канатоходца, натянутый над беснующейся ярмарочной площадью. Когда он лопнет - от ветра или от ножа какого-нибудь шутника?
Йеннифэр еле слышно вздохнула во сне и уткнулась лбом в подушку.
Геральт повернулся на бок, прижал к себе чародейку и положил ладонь ей на живот. Кожа Йеннифэр была тёплой и мягкой - атласной. Зарывшись носом в смоляную копну спутанных волос, он глубоко вдохнул запах. Ставший уже родным запах сирени и крыжовника.
Никто никогда не будет пахнуть так же.
«Я должен уйти, - Геральт осторожно притянул чародейку к себе. - Должен. Ей так будет лучше».
Рассвет робко облизывал восточный горизонт - утренние сумерки вползали в спальню.
Но ведьмак уже крепко спал.
А на его лице залегли скорбные тени.

*
Луна светила в небе как золотой орен, выпавший из кошеля пьяного краснолюда. Влившись в окно, лунный свет растекался по простыням мозаикой цветных пятен.
Йеннифэр не спала, хотя в сон тянуло.
«О-хо-хонюшки».
Приятно утомлённое тело неохотно отдавало ночному воздуху тепло и истому. Ведьмак был прекрасным любовником - чародейка распознала это с первого взгляда. Со второго утвердилась в первоначальном мнении. С третьего взгляда решила, что это ей не нужно. А четвёртого взгляда не было - было последнее желание. Ставшее первым.
Но сколько это всё продлится? Связь, похожая на канат, натянутый между двумя барками в бушующем море? Кто сорвётся первым и пропадёт среди волн?
Йеннифэр вздохнула. Едва слышно, но всё же.
И тут же к её спине прижался горячий, прямо пышущий жаром, ведьмак. Спросонья он крепко обнял её и скользнул ладонью на живот.
Йеннифэр замерла.
«Чародейки не плачут, - вспомнила она горькую присказку, которая когда-то давным давно помогала горбунье осушить слёзы. - Чародейки не плачут. А мне нужно отпустить его. Так будет лучше. Для него».
Серый утренний свет пробивался сквозь стёкла и заливал комнату стоячей водой.
Но Йеннифэр уже глубоко спала.
А мокрые слипшиеся ресницы к утру будут совершенно сухими.

Бордель – не место для шуток

Пейринг/Персонажи: Геральт, Лютик
Категория: джен
Жанр: юмор, стеб
Рейтинг: R - NC-17
Количество слов: 659

***– Ах, вы ж паскуды!
Грохот.
– Да какого лешего я вас вообще пустила-то!
Топот ног по лестнице.
– Да чтоб вы сдохли, псы паршивые! Чтоб у вас отсохло всё! Чтоб вы..!
Стук входной двери, скрип ступеней и снова дружный топот двух пар босых ног.
На этот раз по доскам двора.
Позади, в доме, продолжала бушевать буря – да что там буря, настоящее торнадо. Над корсажем мадам Эльжбеты колыхалась море плоти, под ним – настоящий океан ярости. Потому-то ведьмак с бардом и приняли благоразумное решение убраться из борделя как можно скорее. Даже скорее, чем потрудились натянуть портки.
И вот теперь они неслись по дороге, подставив ясному осеннему солнышку самые что ни на есть беззащитные тылы, и прикидывали, когда по их следу пустится погоня.
– Геральт, – отдуваясь на ходу, прохрипел Лютик. – На кой ляд, скажи мне, тебе вздумалось изображать брачный вой стрыги?! В единственном борделе на десяток вёрст окрест! В самый, скажу я тебе, неподходящий момент!
Ведьмак угрюмо засопел и лишь крепче сжал руками охапку одежды, сапоги, мечи и перевязь. Одновременно бежать, удерживать пожитки, сопеть и придумывать оправдание было неудобно.
– Известно ли тебе, друже... – продолжал тем часом бард, хватая ртом воздух, – что голос у тебя препаршивый. А слух – я имею в виду музыкальный – и того пакостнее?
Геральт что-то неразборчиво проворчал.
Поэта ответ не удовлетворил, поэтому он, несмотря на то и дело сбивающееся дыхание, продолжил:
– Быть может тебе неизвестно, Геральт, но когда мужчина милуется с девицами... торит, так сказать, тропы к тайным пещерам наслаждений... последнее, что он хочет слышать, так это жуткий вой из-за стены!
Лютик перевёл дух. Насколько это было возможно на бегу.
– Девицы, надобно тебе сообщить, создания нежные. К стрыгам, утопцам, упырям и прочим вурдалакам непривычные. Они, знаешь ли, от подобных звуков впадают в панику или в то состояние, которое умные, не в пример тебе, люди называют catatonia. Словом, либо начинаю визжать, вопить и метаться по комнате, как куры в курятне, в которую забрался хорёк... Либо впадают в ступор. И это порой приводит к непредвиденным последствиям.
– К каким ещё последствиям? – буркнул ведьмак.
Он приметил, что до опушки леса осталось всего ничего. А там, в подлеске, как раз были припрятаны их лошади. Лишь бы добраться до них.
– К таким! – рявкнул поэт. – К таким, что за нами уже наверняка гонятся два десятка стражников – всё невеликое войско этого городишки! Почему, спросишь ты? А потому, отвечу я тебе, что милсдарь войт возжелал сегодня посетить Гражинку. А Гражинка, надобно тебе сказать, славится одним хитрым умением, для коего ей совершенно необходим рот! И вот когда один ведьмак вздумал побахвалиться перед своей кралей и завыл как все демоны преисподней разом, с Гражинкой случилась та самая catatonia. И её умелые уста свело судорогой! А её ровнёхонькие белые зубки сомкнулись прямо на члене господина войта!
Вдали на дороге показалось пыльное облако. Это напрямую свидетельствовало о том, что городской глава всё же сумел высвободить свой драгоценный, но изрядно опухший орган из плена сведённых судорогой челюстей вышеозначенной Гражинки и снарядил за ними погоню.
Попадаться к ним в лапы ведьмаку ой как не хотелось. Поэтому он припустил и того пуще.
– Геральт, – уже совсем выдохшись, прохрипел Лютик. – Больше так не делай, ладно?
– А Йен однажды оценила...
– Геральт!
– Ладно, обещаю.
Под ногами у них затрещали ветки, и зашуршала трава – наконец-то лес.
Они бросились в кусты, где спешно, даже не дав себе толком отдышаться, начали натягивать на себя одежду. Когда ведьмак уже был верхом на коне, бард поправил шапочку, перекинул лютню на спину и тоже взобрался в седло. Пришпорив лошадей, они послали их напрямик через лес. Теперь они были уверены, что им удастся избежать кары разъярённого войта, чей нефритовый стержень, как с положенной ему поэтичностью обозначил пострадавший орган Лютик, сегодня подвергся такому тяжкому испытанию.
Из-под копыт коней бодро разлетались комья дёрна. Лютик пригнулся к шее своего скакуна, дабы ветки не выхлестали глаза, и весело заметил:
– Из этого всего выйдет недурная баллада! «Запечатанные уста» – как тебе такой вариант?
Геральт лишь ниже склонился к гриве Плотвы и промолчал. А что тут скажешь? Этот неугомонный жрец искусства, блистающая звезда баллады и любовных виршей везде найдёт тему для очередного опуса.
Ну и пусть ему.

Монохром

Пейринг/Персонажи: Райла
Категория: джен, гет
Жанр: ангст, дарк
Предупреждение: насилие
Количество слов: 856

***Белое
– Райда, – говорила бабушка, чьи руки и лицо походили на гриб-чагу – такие же тёмные, жёсткие и сморщенные. – Райда, внученька, нужно уметь прощать. Иначе жизни тебе не будет.
Она, Джаска Ветова, дочь кмета и мать кмета, всю жизнь покорно гнула спину. И она хорошо знала, о чём говорила. Её краса, её коса, сила её рук и гибкость её тела были отданы господину. Право первой ночи, право первого урожая и последнего зерна в амбаре – всё в своё время принадлежало господину. А Джаске, в пятьдесят лет превратившейся в дряхлую уродливую старуху, осталось только прощение.
Именно этому выстраданному знанию она и учила младшую внучку – чумазую, с вечно сопливым носом и сбитыми коленками, растрёпанную девчонку. Райду, прозванную Серой за то, что её чёрные волосы и когда-то белая рубаха навсегда посерели от пыли.
И Райда училась прощать.
И когда старшие мальчишки бросали ей за шиворот слизней. И когда пьяный наёмник-реданец натравил на неё голодную псину. И когда сестра влепила подзатыльник и забрала полную корзину грибов, всучив взамен свою пустую, а потом хвалилась перед матерью, что-де Радка-лентяйка весь день дурью маялась, а она, бедняжка, за двоих спину гнула.
Райда старалась прощать.
Пока однажды господский сынок – прыщавый малец, не отрастивший себе даже намёка на усы – хлыстом не загнал на конюшню видную кметку. Той едва исполнилось тринадцать, но Серой её уже никто не осмелился бы назвать. Статная, смуглая, с длинной чёрной косой и крепкими округлыми грудями, мелькающими в вырезе всё той же старой рубахи – молодчик знал, с кем можно хорошо позабавиться.
Райда ещё прощала, когда её пихнули в денник, и она рухнула плашмя на солому, воняющую прелью и навозом. Потом она уже ревела, когда мальчишка вздёрнул её на колени и задрал подол рубахи на голову. Она скулила, пока высокородный ублюдок лапал руками, затянутыми в дорогие краги, её никем ранее не тронутый зад. И только всхлипывала, пока насильник, пыхтя и отдуваясь, трахал её, а она чувствовала, как по дрожащим ляжкам стекает кровь.
Позже Райда уже молчала, когда, получив своё, малец отряхнулся и начал завязывать пояс на штанах. Она лишь сжала пальцами рукоять железного крюка, которым конюх вычищал конские копыта и который, по-видимому, забыл в углу денника. Потупив глаза и закусив побелевшие губы, Райда поднялась и поклонилась молодому господину. А потом, всё также молча, всадила ему крюк в живот.
Зажав ублюдку рот, она спокойно наблюдала за своей рукой, которая, будто бы обладая собственной волей, потрошила брюхо насильнику, выпуская на волю его поблёскивающие красной слизью кишки. Точно карпа разделывала.
Выпустив вместе с потрохами из господского сынка жизнь, Райда забрала его меч, кинжал и кошель и тихо выбралась с другой стороны конюшни.
Права была бабка – не умеешь прощать, жизни тебе не будет.
Прежней жизни у той, что когда-то звалась Серой Райдой, больше и не было.

Серое
– Райла? – переспрашивал рябой парень с повязкой на глазу и тремя уцелевшими пальцами на левой руке, цедящий самогон за столом у очага. – Ты смеёшься, паря? Думаешь, Чёрную Райлу прозвали бы так, если бы она кого-то миловала? Хрен тебе! Да она скоя'таэлей порезала больше, чем у тебя мокрых снов за всю жизнь было!
С начала Северных войн отряд наёмников, состоящий в войсках Аэдирна, рыскал по лесам, охотясь на «белок». А те охотились на них. И немало беличьих хвостов и людских голов с обеих сторон было добыто.
Имя Чёрной Райлы, капитана специального отряда, никогда не гремело по городам и весям. Оно лишь шелестело, как чёрная коса по сукну корацины. Свистело, как меч, вытаскиваемый из ножен. Звенело, как упряжь взмыленного скакуна.
Райла никогда не прощала. С тех самых пор.
Не жалела дезертиров, вздёргивая их на суку или подходящей перекладине. Не миловала предателей, отдавая приказ о расстреле. Не упускала мародёров, веля рубить руки.
Насильников же, по забытой – вытертой, начисто вымаранной из головы – памяти, не прощала особо. Потому оскопляла и потрошила лично. Или велела живьём зарывать в землю.
Ни слёзные мольбы, ни громкие обеты, ни редкое молчаливое мужество обречённых не трогали её.
Она не прощала.
Никогда.

Чёрное
– Райла, – скривившись, точно уксусу хлебнув, ворчал жирный младший казначей, назначенный распределять средства ветеранам войны с Нильфгаардом. – Белая Райла, отчего ж не знать. Глаза б мои не видели это страховидло! Впору ведьмака вызывать, чтобы с ней порешить. Война закончилась, а этой бабе всё неймётся – так и гоняется за белками по лесам!
После той, последней, битвы в долине Понтара её жизнь в очередной раз прекратилась. И изменилась. И опять в её душе не осталось ни щели, ни поры, в которой могло бы прорасти прощение.
Простить уничтоженный отряд? Виллиса и Блайса, зарезанных вконец озверевшими эльфами? Жалкую баррикаду, заваленную хрипящими лошадьми, людьми и скоя'таэлями?
Забыть выцеженное сквозь зубы «Glaeddyv vort, beanna», равнодушно брошенное ей в лицо. Ей, последней из арьергарда войск Аэдирна, едва стоящей на ногах и готовой блевать от всепроникающей вони крови и внутренностей из распоротых животов?
Списать со счетов увечья? Потерянное ухо, глаз и руку? Чёрную косу, ставшую белой?
Простить то, что «белки» сотворили с беженцами, не успевшими миновать спасительный перевал в Темерию? А до перевала не дошли лишь самые слабые – старики, женщины, дети.
Простить?
Ну уж нет.
И пусть её называют, как хотят. Пусть боятся, воротят нос или плюют во след. Глядя в её изуродованное лицо, ни один из них не позволит себе этого повторить.
Потому что у Райлы – какой бы цвет ни пристал к ней – нет иной жизни, как не прощать.
Никогда.

Два часа спустя

Персонажи: Шани, упоминается Геральт/Шани
Категория: джен, гет
Жанр: быт
Предупреждение: хирургия
Количество слов: 500

***Два часа спустя руки всё ещё мелко тряслись.
Кожа ладоней побелела и шелушилась от вонючего щелочного мыла, которым Шани недавно исступлённо оттирала руки. Но ей казалось, что следы крови, засохшие и побуревшие, так никуда и не делись из-под её ногтей и из складок кожи на костяшках.
Медичка с присвистом втянула воздух, расслабляя сведённые от долгого напряжения плечи.
Над полем под Бренной висела пыль. Поблизости от полевого госпиталя проходил арьергард. Или авангард. Или остатки кавалерии с правого фланга. А может и с левого – Шани толком не знала, кто это был.
Конские попоны покрывала кровь и пыль, в безветренном воздухе знамёна обвисли на древках грязными неопознанными лохмотьями. Состояние курток и плащей всадников мало чем отличалось от конской сбруи. Так что понять, кто перед тобой – реданское ли воинство, цинтрийское ли ополчение, темерские ли соединения, а, может, и вовсе недобитки бригады «Врихедд» – не представлялось возможным. Да и интересным, если честно.
Все они были на одно лицо – люди, эльфы, краснолюды, низушки. И все состояли из мяса и костей. Из хрящей, жира, сухожилий. Из голов, туловищ и конечностей. В точности таких, которые грудой сочащихся кровью и сукровицей обрубков до сих пор громоздились в углу операционной.
Просто куча неодушевлённого мяса.
Шани откинулась на тёплый полог палатки. Чёлка прилипла ко лбу, но поднимать руку, чтобы убрать её, было лень.
Наверное, ей стоило бы переживать. Истерить даже. Психовать, рыдать, сдерживать – ну или не сдерживать – рвотные позывы. Проклинать день, когда она поступила в Оксенфуртский университет. Божиться, что больше никогда в жизни не раскроет анатомический атлас и не возьмёт в руки распатор или хирургическую пилу.
Но зачем врать?
Возьмёт, куда она денется. Конечно, возьмёт.
И отрежет клочки некрозной ткани. Зажмёт перерубленный сосуд. Вложит в брюшную полость вывалившуюся требуху. Возьмёт трепан и удалит раздробленные кости черепа.
Сделает, что нужно. То, что от неё требуется.
Шани вздохнула и закрыла глаза.
Как там говорил этот низушек? Хирург может позволить себе быть циничным только после десяти лет практики? Ну что ж, ей осталось-то всего девять лет и триста шестьдесят четыре дня. Всего ничего.
Сейчас вот только отдохнёт немного и смажет, затрёт картины, упрямо стоящие перед глазами: Марти, стирающую с губ слюну и желчь после очередного приступа рвоты, вызванного магическим истощением; крепкие руки Иоли, прижимающие к склизкому столу очередного мечущегося от ужаса и боли бедолагу; Русти-Рыжика, упрямо вытаскивающего с того света калеку за калекой; чёрного нильфа с заляпанными кровью серебряными нашивками; каэдвенского офицера, остекленевшим взглядом наблюдающего за отсечением собственной раздробленной руки; ведьмака с распоротым гизармой животом.
Шани не собирается забывать всё это. Ей просто нужно привыкнуть.
Вспомнить, что было и другое: маленькая квартира в Храмовом квартале; попойки с жаками в университете; вечерняя Вызима; яблоки и пироги с рыбой; песни Лютика; пальцы и губы Геральта, чуткие, ласковые, на плечах, груди и животе...
Так много всего, что нужно помнить.
Шани потянулась и открыла глаза.
Солнце почти село и вечерняя роса, наконец, прибила пыль. Остатки войск разошлись на постой. Бой – бойня – окончен. Теперь уже по-настоящему.
Шани взглянула на свои руки – они не дрожали. А ведь прошло всего-то два часа. Ну, может, чуть больше.
Она справилась. Они справились.
Всё закончилось.

Половина ответа

Пейринг/Персонажи: Сигизмунд Дийкстра, Вильгефорц, Риенс, Филин, Бонарт, Филиппа Эйльхарт, Эмгыр, Геральт
Категория: джен
Жанр: даркфик
Рейтинг: от NC-17(кинк!) до NC-21
Краткое содержание: правильно поставленный вопрос – половина ответа
Предупреждение: пытки
Количество слов: 801

****
Как задаёт вопросы Сигизмунд Дийкстра?
Сосредоточенно.
Шеф реданской разведки всегда крайне внимателен – это закон выживания. При дворе и в жизни.
Тем более, после смерти Визимира. Сейчас, когда в стране разброд и шатание; когда имперские войска чёрной болотной жижей захлёстывают границы; когда плетут заговоры все, кто ни попадя, начиная от пресловутой Ложи и заканчивая пьяными кметами в трактире – всё, что остаётся, это держать себя в руках.
Поэтому Дикстра сосредоточен, пока вопрошаемый воет, а палач медленно и вдумчиво вращает валики дыбы. Взмах руки – и палач отпускает ворот. Дийкстра дожидается, пока эльф хоть немного придёт в себя от нестерпимой боли в разорванных суставах, и уточняет:
– Повтори-ка, будь любезен, что ты там говорил про резидентов Нильфгаарда?

*
Как задаёт вопросы Вильгефорц из Роггевеена?
Спокойно.
Ему лишний раз нервничать ни к чему. Он всё рассчитал и всё сделал правильно.
Он сплёл все нити так, чтобы мушка – так долго и заботливо, поколение за поколением выводимая бледная мушка – влетела прямо в центр паутины. И пока он не запустит свои пальцы под её хилый хитиновый покров, не поворошит как следует в её занятных внутренностях, не ощутит собственным пальцами самую суть Старшей Крови, он не отдаст её никому. Ни крайне опасному, но – вот незадача – очень далёкому чёрному пауку. Ни уж тем более жалкому блохастому волку, бредущему по её следу.
Поэтому Вильгефорц спокойно вкладывает трясущиеся пальцы информатора в тиски и поворачивает украшенный резьбой винт.
– Повторяю вопрос, – дождавшись, пока окровавленная слюна перестанет течь из раззявленного рта, продолжает магик. – Когда, с подробностью до часа, через деревню проезжала банда Крыс?

*
Как задаёт вопросы Риенс?
Азартно.
Ему нравится ощущать власть – в руках, на коже, на языке. А какая власть может быть более полной и всеобъемлющей, чем власть над болью и жизнью человека?
Вот взять, к примеру, этого паршивого друида, чья челюсть, обрамлённая жидкой бородёнкой, сейчас мелко трясётся – разум уже не способен контролировать рефлексы измученного тела. У него нет власти над самим собой. А у Риенса над ним есть.
Поэтому он кивает подручному, и тот вновь берёт в руки нож. На спине друида ещё много кожи, которую можно аккуратно подрезать, а потом содрать тонкой красно-белой лентой. Такой же, как и те несколько, что клубком лежат в корнях дуба.
– Говори, дед, – ухмыляется он, – громче говори. С кем сбежала эта малолетняя курва?

*
Как задаёт вопросы Стефан Скеллен?
Задумчиво.
Ему, дважды предателю, поневоле есть над чем подумать.
Филин старается быть обстоятельным и не спешить без необходимости. Поэтому он смотрит, как привязанному к скамье бедолаге через воронку льют воду в рот – уже третий кувшин пошёл – и прикидывает, как бы половчее выведать о настроениях, царящих при императорском дворе.
Когда с живота хрипящего человека снимают доску с грузом, Филин, наконец, задаёт вопрос:
– Когда назначено выступление войск?

*
Как задаёт вопросы Лео Бонарт?
Ласково.
Он опытный убийца. И не его дело вести разговоры – с отрубленными головами особенно не побеседуешь. Но порой всё же требуется кое-что узнать. И Бонарт – заказчик знает, что он хорош во всём – и тут не подведёт.
Допив пиво, он ставит жбан на столешницу и, поворошив в очаге, достаёт головню. Он уверен, что кмет и так сказал ему всё, что знает, но не останавливаться же на полпути? Бонарт подносит огонь к клетке, и крыса, пытаясь спастись от пламени, вновь вгрызается в мягкий человеческий живот.
Обождав, пока затихнут крики, Бонарт переспрашивает:
– А не брешешь? Мазелька направилась именно по тому тракту?

*
Как задаёт вопросы Филиппа Эйльхарт?
Брезгливо.
Дело есть дело. И если нужно выпачкать тонкие лайковые перчатки в крови и саже, она их выпачкает. Долгие тесные отношения с Дийкстрой также послужили тому тренировкой. Есть вещи, к которым можно прийти только через грязь, и она, член Совета чародеев, прекрасно это знает.
Она не позволяет человеку кричать – зачем привлекать лишнее внимание? И терять сознание от болевого шока она тоже не позволяет. Одной рукой Филиппа наводит удерживающие чары, другой направляет огонь.
Левая рука человека уже похожа на обугленную ветку, и магичка решает, что пора спрашивать:
– Что ещё ты знаешь о пророчестве Итлины?

*
Как задаёт вопросы император Эмгыр?
Быстро.
Эмгыр вар Эмрейс Деитвен Аддан ын Карн аэп Морвудд, Белое Пламя, Пляшущее на Курганах Врагов, всегда задавал вопросы, звучащие раза в три короче его полного титула.
У императора слишком много дел и слишком мало времени, чтобы бездумно его тратить. Поэтому его приглашали лишь тогда, когда нужного человека уже допросили с пристрастием, привели в себя и удостоверились, что он способен шевелить языком и проталкивать воздух сквозь надсаженные воплями голосовые связки.
Вот и теперь император лишь слегка повёл бровью, оценив расторопность мастеров. Пытаемого спустили с растяжек на пол и облили водой. Он едва дышит, но в сознании и готов отвечать на вопросы. Император произносит одно только слово:
– Стигга?

*
Как задаёт вопросы Геральт?
Никак.
Ведьмаку не нужно ничего спрашивать – он и так всё знает. Да, было время, когда он путал небо со звёздами, отражёнными ночью в поверхности пруда. Но это больше не повторится.
Геральт молчит и просто поднимается по ступеням замка Стигга.
Время вопросов закончилось.

Запах предвкушения

Пейринг/Персонажи: Фалька, Цири
Категория: джен
Жанр: десфик
Краткое содержание: Посмотри в глаза своему прошлому
Предупреждение: казнь
Количество слов: 620

***Пахло деревом и железом. Это был запах предвкушения.
Цири вздохнула, склонила голову и глубже надвинула шапочку на лоб. Напрасная предосторожность – в этом городе, в этом времени – её всё равно никто не знал. Да и кому есть дело до какой-то тощей блёклой девицы, задыхающейся в огромной толпе, заполонившей площадь, если у всех на устах лишь одно имя: «Фалька».
– Казнь... Душегубка! Попалась стерва... Казнь, казнь!.. – неслось со всех сторон. Предвкушение разливалось в воздухе смесью запахов пота, пива, отрыжки, кожи, шерсти, свечного воска, масла и тёсаной древесины.
– Везут! – заголосили вдалеке.
Толпа всколыхнулась навстречу повозке, на которой возвышалась распятая на деревянной раме девушка в груботканой рубахе. Она была за шею, руки и ноги прикована цепями к дереву. Точно опасный зверь.
Фалька.
Она скалилась и хриплым яростным смехом встречала вопли толпы, проклятия, плевки и объедки, летящие в неё.
– Сдохни, тварь!
Цири жадно впилась взглядом. В кого?
В душегубку. В одержимую, бесноватую, безумную убийцу. В девушку немногим старше её, в чьих жилах по общему мнению текла дурная, зловонная, проклятая кровь?
Или в прародительницу. В предка. В ту, кого выводили с той же тщательностью, что и её саму. В жертву эксперимента. В племенную кобылу, которая посмела показать зубы.
Приговор, оглашённый с эшафота, был коротким: казнить.
Толпа взвыла. И не затыкалась, пока Фальку втаскивали на возвышение и приковывали к столбу. Пока проверяли, крепки ли цепи и тщательно ли пропитаны маслом поленья.
Спустя мгновение в кучу хвороста, наваленного прямо на ноги преступницы, сунули факел. И в едином порыве люд взревел вовсе непотребно.
– Гори! – писклявым детским голосом призывал кто-то справа от Цири. – Гори-гори-гори!
Фалька ещё смеялась.
Прозрачное и почти не видимое при ярком дневном свете пламя полуденным маревом плясало по хворосту. Видно, дрова просушили на совесть, чтобы изуверка раньше времени не задохнулась в дыму.
– Гори, – призывала толпа, – пылай!
В нос ударил первый запах. Жареный, аппетитный, если не знать, от чего он исходит.
Сначала вспыхнула рубаха. Полосы прозрачного жёлтого огня быстро вскарабкались по сухой холстине, и там, где они прокладывали свой путь, оставались прожжённые дыры. Огонь поджаривал ступни – пальцы преступницы уже должны были обуглиться. А она всё смеялась. Страшно, долго, громко.
Вдруг гул толпы прорезал пронзительный женский возглас – то заговорила Фалька:
– Придёт время и из моей крови возродится мститель! Возродится, чтобы утопить всех вас, отребье, в этой крови!
Гул разросся.
– Я сгорю, а вы сдохнете! Попомните мои слова!
Голос Фальки звучал совсем истерично и под конец перешёл в пронзительный визг – точно крик раненой лошади.
Цири смотрела во все глаза.
Разошедшееся пламя лизало уже бёдра извивающейся у столба девушки. С её тела слетели и сгорели в гудящем пламени последние ошмётки рубахи. Вспыхнули и быстро сгорели волосы на лобке. Волосы на голове немногим дольше пылали огненным покрывалом.
Фалька выла, толпа бесновалась. Цири смотрела во все глаза, не моргая. Кого-то шумно тошнило поблизости. То ли от зрелища, то ли от избытка выпитого пива.
Фалька горела. Цепи, которыми она была прикована, раскалились. Руки и ноги обуглились. Почерневшая кожа трескалась, а из трещин сочилась сукровица, которая тут же испарялась от жара. С ног, которые дольше всего были в огне, вот-вот должны были начать отваливаться куски мяса.
Фалька выла, Цири смотрела.
Когда глаза лопнули и вытекли на обугленные остатки щёк, Фалька была ещё жива. Цири опустила голову и до крови закусила кулак. Она не шевелилась, пока всё не закончилось.
Нет, тело Фальки, той, что своей жестокостью держала в страхе несколько королевств, ещё догорало. Но сама душегубка была мертва. Лишь обугленный остов, обвисший в цепях, – вот что осталось от ужаса Редании.
Толпа начала расходится. Цири медленно побрела обратно к городским воротам – скорее, прочь отсюда. В лес, где спрятана Кэльпи. Скорее оседлать её и двинуться в путь. Вперёд. В другое время, где не будет этого тошнотворного запаха. Туда, где осуществится проклятье, донёсшееся из пламени.
И до самой лесной опушки её преследовал стойкий удушливый запах гари и жаркого. Вонь свершившегося.

Человек, который имел всё

Пейринг/Персонажи: Эмгыр, НМП, упоминается Цири и другие персонажи
Категория: джен
Жанр: биография, ретеллинг, ангст
Рейтинг: G - PG-13
Краткое содержание: не верьте официальным биографиям — они врут
Количество слов: 1109
Задание: Гражданин Кейн
Примечание: спокойно читается без знания канона «Кейна»

****
Замок Аддан, воздвигнутый императором Эмгыром вар Эмрейсом на склоне своих лет, стал поистине легендарным. Сегодня этот замок на юге империи – самая таинственная и великолепная постройка, возведённая в эпоху правления династии Эмрейсов. Здесь, на пустынном морском берегу, для императора насыпали искусственную гору, в основу которой положили двадцать тысяч тонн мрамора, а вокруг посадили сто тысяч деревьев. Замок украшают гобелены, статуи, а также экспонаты, вывезенные с территорий северных королевств в таком количестве, что не скоро все это можно будет оценить и каталогизировать.
Подобно легендарным правителям древности, хозяин замка заранее заготовил камни для собственной гробницы. И со времён седой древности это наиболее дорогой монумент, который человек возводил для себя.
Двадцать пять лет назад в Аддане прошли самые странные похороны века. Тогда отошел в мир иной владелец замка, один из столпов нашего столетия, владыка половины мира – император Эмгыр вар Эмрейс, Белое Пламя, Пляшущее на Курганах Врагов.
Но для миллионов жителей Нильфгаарда, а также нордлингов, с которыми он вёл войну, личность самого Эмгыра представляла куда больший интерес, чем тяжеловесная россыпь его титулов.

Деран Анагыд Коегоорн, «Белое пламя чёрной земли»

*
Замок Аддан был местом уединения. Причём, уединения абсолютного, строго соблюдаемого. До такой степени, что количество слуг и стражи едва ли превышало сотню человек – на склоне лет император Эмгыр погряз в пучине мизантропии и на дух не переносил лишних людей в своём окружении.
Император, по сути, обрёк себя на добровольное изгнание, передав трон наследнику и обособившись в своем последнем прибежище. После того как его жена, в девичестве княжна Цирилла Фиона Элен Рианнон, и сын, наследник Гыффин, погибли под обвалом во время пересечения северных предгорий, император замкнулся в себе и на седьмом десятке лет потерял всяческий интерес к власти. Поэтому, не дожидаясь того, чтобы молодой амбициозный преемник начал своё активное продвижение к трону, он сложил с себя корону и удалился в Аддан.
Два обширных тенистых сада, Верхний и Нижний, полдюжины прудов, несколько лабиринтов, лиственных и каменных, а также сотни и сотни скульптур из чёрного мрамора, изображающих воинов некогда непобедимой нильфгаардской армии – всем этим Эмгыр наслаждался, а, может, и тяготился в глубоком одиночестве.
О чём думал бывший правитель империи и гроза нордлингов, измеряя твёрдыми ровными шагами усыпанные мраморной крошкой дорожки садов, неизвестно. Но каждую свою прогулку Эмгыр заканчивал в небольшом розарии. Там он обычно опускался на простую гранитную скамью и подолгу сидел, вдыхая запах роз.
Это был особый северный сорт – несколько кустов были доставлены в Аддан морем по личному распоряжению императора. Розы из Цинтры были вьющимися, мелкими и бледными, а их стебли усеивали десятки тонких, но острых шипов. Их невзрачная окраска, гордо именовавшаяся пепельно-пенной, на самом деле представляла собой белый цвет с едва заметным вкраплением розового. Но что в этих розах действительно было примечательным, так это их аромат. Тонкий, нежный и удивительно умиротворяющий. Именно по этой причине Эмгыр и приходил в розарий.
Раз за разом, день за днём – все пять лет своего добровольного изгнания бывший император заканчивал свои монотонные прогулки здесь, под сенью невзрачных, но притягательных цветов.
И в эти моменты никто и никогда не осмеливался его беспокоить.

*
За окнами, забранными свинцовыми переплётами, белые зарницы подсвечивали низкие грозовые тучи. По толстым стёклам стекали тяжёлые капли, казавшиеся потёками расплавленного свинца.
Седой поджарый старик, задыхаясь, одной рукой комкал влажные простыни, а в другой исступлённо сжимал побег цинтрийской розы.
В эту грозовую ночь Эмгыр вар Эмрейс Деитвен Аддан ын Карн аэп Морвудд, Белое Пламя, Пляшущее на Курганах Врагов умирал.
Он достаточно пожил. Почти семьдесят лет – солидное достижение для того, кто постоянно рискует быть если не заколотым, то отравленным. Или же быть обращённым в мерзкое чудовище, как это случилось однажды на заре его юности.
Он достаточно повидал. Бунт против отца и магиков, вздумавших шантажировать правителя его же сыном. Побег к нордлингам и долгие годы жизни в ненавистном обличье. Он помнил глупца Регнера, властную стерву Калантэ и беззаветно влюблённую дурнушку Паветту, оказавшуюся впоследствии куда прозорливее, чем он предполагал.
О, он очень хорошо помнил Бездну Седны!
Эмгыр не забыл и Вильгефорца. И Риенса, и ренегата Скеллена. А замок Стигга с его окровавленными ступенями помнил так, будто видел его вчера днём.
Он помнил Цири. И ведьмака рядом с ней.
Он так и запомнил её, свою дочь, не маленькой девочкой, что выходила во двор замка, прячась за юбкой матери, и не юным перепуганным подростком, когда-то показанным ему в магическом кристалле. Он до конца своей жизни запомнил её такой, какой видел на ступенях замка Стигга – уставшей, измученной и непреклонной ведьмачкой. Дочерью того, другого, едва стоящего на ногах, который был готов идти до последнего. Он запомнил Цири не своей дочерью.
У него было всё — власть, империя, семья, дочь, сын. И он всё потерял. Всё.
Эмгыр всё знал и всё помнил. Но это знание умирало вместе с ним.
Очередной раскат грома прокатился над шпилями замка Аддан. Жилы вспухли на шее императора и он напряжённо откинул голову на подушки – кадык судорожно дёрнулся под пергаментной, покрытой испариной кожей.
За дверью суетились слуги, а в покоях умирающего оставались лишь лекарь да сенешаль. Поэтому только они услышали последние слова императора Эмгыра, сопровождаемые вспышкой зарницы:
– Розовый бутон.
Произнеся это, Эмгыр вар Эмрейс испустил последний вздох. А из его мёртвой восковой руки на пол выпал растерзанный цветок.

*
Деран Анагыр Коегоорн, придворный историограф, прибывший в замок Аддан, дабы собрать сведения о его бывшем владельце, смахнул с рукава пыль и подслеповато прищурился, разглядывая галерею, опоясывающую внутренний двор.
Его проводник – чинный благообразный сенешаль – вежливо откашлялся и спросил, может ли он ещё чем-нибудь помочь. Деран милостиво отпустил старика, оставшись во дворе замка лишь со своим секретарём, немногословным юношей, старательно записывающим всё, что говорил ему мэтр.
Их сопровождение, а также весь небольшой груз уже дожидались за воротами замка. Здесь они узнали всё, что могли, и пора было возвращаться обратно в столицу. Окинув беглым взглядом внутренний двор, секретарь осмелился поразмышлять вслух:
– Как пусто и безжизненно всё это великолепие. Как сброшенная оболочка.
Деран Коегоорн проследил за направлением взгляда своего спутника и скупо усмехнулся:
– Немудрено. Если дворцы, гобелены, статуи собрать вместе, что будет?
– Эмгыр вар Эмрейс?
– Или розовый бутон.
– Розовый бутон?
– Это его предсмертные слова.
– Что же они означают?
– Неизвестно.
– Но вы что-то узнали, мэтр?
– Практически ничего.
– Если узнаете, это все объяснит.
– Не думаю. У Эмгыра было всё, но потом он это потерял. Возможно, и розовый бутон тоже.– Это ничего не объясняет.
– Жизнь трудно объяснить словами. Думаю, розовый бутон – это фрагмент мозаики. Недостающий. То, что мы так никогда и не узнаем.
Деран Коегоорн плотнее запахнулся в плащ, отороченный кротовьим мехом – осенью в этих краях дул неумолимый восточный ветер, пробирающий до костей.
– Идём, – коротко приказал он и быстрым шагом направился к воротам.
Секретарь кинул последний взгляд на возвышающийся над ними замок Аддан и поспешил за мэтром.

*
Сильный восточный ветер сдувал в сторону удаляющийся стук копыт.
Ветер дул, и под его порывами с побегов плетущихся роз срывались пепельно-белые лепестки. Похожие то ли на снег, то ли на клочья морской пены.

@темы: Джен, Гет, Сага о Ведьмаке, Фанфикшен